Книга Темный гений Уолл-стрит. Непонятная жизнь Джея Гулда, короля баронов-разбойников - Edward J. Renehan Jr

риск реален, а труд тяжел. Грузоотправители имеют дело со следующими по величине суммами, но у них опять же большие расходы и много работы. Брокеры, тем временем, занимают, казалось бы, самую маленькую долю, но на самом деле самую большую. Они получают почти чистую прибыль на спинах грузоотправителей и кожевников, никогда не пачкая рук".5 В письме Гамильтону Бурхансу в сентябре Джей признался, что отправился "с Джорджем Праттом в его обход, желая узнать, как обстоят дела в кожевенном районе. Не уверен, что мистеру Пратту нравится моя тень, но я чувствую необходимость разобраться в этих процессах. Я хочу понять, что такое бартер, и познакомиться с людьми, занимающимися этим ремеслом. Я многое узнал о покупке шкур - слишком много - и с надеждой жду, что в один прекрасный день у меня будет немного кожи на продажу, если позволят паровые звери".6

Это был тяжелый год для молодого человека, начавшего заниматься торговлей. Летом и осенью 1857 года по стране прокатилась финансовая паника, положившая конец десяти годам бурного роста после Мексикано-американской войны. Непосредственным событием, вызвавшим панику, стал августовский крах нью-йоркского отделения Ohio Life Insurance and Trust Company, крупной финансовой организации, которая рухнула после массовых хищений. Вслед за этой катастрофой многочисленные британские инвесторы вывели крупные суммы из американских банков (этот вывод вызвал вопросы об общей надежности банков). В то же время падение цен на зерно нанесло ущерб экономике сельских районов, а скопление промышленных товаров на складах привело к массовым увольнениям. С падением доходов от перевозок разорилось несколько железных дорог, а также множество западных земельных спекуляций, связанных с железнодорожной инфраструктурой. Тысячам инвесторов грозило разорение. В сентябре всеобщее доверие пошатнулось еще больше, когда 30 000 фунтов золота, перевозимого с монетного двора в Сан-Франциско в восточные банки, затонуло вместе с судном SS Central America, что заставило некоторых спекулянтов поставить под сомнение способность правительства подкрепить бумажную валюту специями. К октябрю ситуация настолько ухудшилась, что власти объявили банковские каникулы во всей Новой Англии и штате Нью-Йорк. До конца декабря почти тысяча манхэттенских торговцев объявили себя банкротами, сообщив об убытках на общую сумму 120 миллионов долларов только по этому городу.

Оживление наступит только через полтора года, а в полной мере последствия паники проявятся лишь к началу Гражданской войны. Тем временем несколько проницательных клиентов нашли выгоду среди разрухи. Мозес Тейлор, президент Сити-банка, лихорадочно поглощал акции железных дорог, а также использовал падение цен как возможность захватить контроль над крупнейшей газовой компанией Нью-Йорка. Леонард Джером, будущий дед Уинстона Черчилля, стал миллионером практически в одночасье, просто сделав короткие позиции по десяткам акций в разгар катастрофы. А "коммодор" Корнелиус Вандербильт со свирепой стремительностью ворвался в несколько испытывающих финансовые трудности железнодорожных линий (среди них New York & Harlem), положив начало процессу, в результате которого в течение десяти лет он станет доминирующей силой в американском железнодорожном бизнесе.

Пока стервятники на Уолл-стрит пировали, в октябре паника охватила и Гулда. На второй неделе того же месяца на сайте распространился слух о том, что компания Pratt & Gould приостановила свою деятельность. В письме Пратту Гулд рассказал, как несколько поставщиков потребовали от него немедленной выплаты всех причитающихся денег: "Все, похоже, напуганы до смерти. Я бы справился, если бы это сообщение не попало за границу, и так как у нас вексель должен быть оплачен 27-го числа... Я не сомкнул глаз прошлой ночью, опасаясь, что мы не сможем его погасить".7 По иронии судьбы, именно в этой неспокойной обстановке, когда цены на все (включая такие товары, как кожа) неуклонно падали, из Гулдсборо наконец-то поступили первые дубленые шкуры. Два месяца спустя, в декабре, Джей и его кожевники наконец-то избавились от последних ошибок в процессе мокрого отжима дубленой коры. После этого компания Pratt & Gould стала полностью функциональной, хотя пока и не прибыльной. Падение цен на кожу означало, что Пратту потребуется гораздо больше времени, чтобы выйти в плюс, чем он планировал изначально.

В начале 1858 года под влиянием различных факторов отношения между Джеем Гулдом и Задоком Праттом испортились. Гулда вряд ли можно было винить за медленный старт метода мокрой коры дуба или за панику 1857 года, но Пратт, тем не менее, начал пересматривать мнение о своем молодом протеже. Одновременно с этим, по мере того как Гулд узнавал все больше и больше о бизнесе и становился все более уверенным в своих собственных инстинктах, он стал реже советоваться с Праттом и все менее охотно подчиняться ему. В отношениях возникла новая напряженность.

Письма Пратта, ранее ободряющие, теперь приобрели диктаторский стиль, Пратт подвергал резкой критике управление и бухгалтерию Гулда. Гулд, как бы ни разочаровывался он в суждениях Пратта, оставался в финансовой власти своего переменчивого и все более недовольного партнера, и он соответствующим образом реагировал на критику старика. "Я многим обязан вашим добрым советам и полезным предложениям", - писал он незадолго до Рождества 1857 года. В моем альбоме есть старая поговорка: "Наши лучшие друзья указывают нам на наши недостатки". . . . Я часто перечитываю ваши письма в дождливые дни, и мне всегда кажется, что я узнаю что-то новое из их убеждений".8 Но он также становился самим собой. Ранней весной 1858 года двадцатидвухлетний Гулд разорвал отношения с фирмой Corse & Pratt, что, как он знал, не понравилось бы Пратту. Его новая связь с одной из самых крупных и влиятельных брокерских контор Болота - Charles M. Leupp & Company - позволила ему приобретать шкуры и продавать кожу на более выгодных условиях, чем предлагали Corse & Pratt.9

На этом этапе объем бизнеса, который получил Леупп и потерял Корс и Пратт, вряд ли был мал. Несмотря на то, что недовольный Пратт продолжал классифицировать неэффективное управление Гулда, кожевенному заводу в Гулдсборо было суждено произвести не менее 60 000 сторон в 1858 году - количество, соперничающее с объемом производства старого предприятия Пратта в Праттсвилле в его лучший год. В сентябрьском письме, адресованном Пратту как "Дорогой сэр", а не как "Дорогой друг", которому Гулд так часто писал раньше, младший партнер радостно и, возможно, немного самодовольно сообщал полковнику, что шкуры проходят через кожевенный завод со скоростью 300 сторон в день. Опираясь на эти цифры, мрачный Пратт, удовлетворенный производительностью завода, но не доходами с каждой стороны и не растущей независимостью своего молодого партнера, продолжал выделять средства по мере необходимости, одновременно размышляя о своих возможностях.

В последние годы жизни Задок Пратт почти никогда не рассказывал о своем сотрудничестве с Джеем Гулдом. В